И вечер с памятью навек сшивает белой ниткой снег
Сгустились сумерки к пяти,
фонарь пытается спасти
теней узоры от ветров,
а я - любовь от лишних слов.
На плечи ты - пушистый плед,
сугроб лакает жёлтый свет,
и вечер с памятью навек
сшивает белой ниткой снег.
И трудно нам с тобой принять
свои года, седую прядь,
а серость дня, что в ночь ушёл,
останется в морщинках штор.
Другие зимы повторят
минуту грусти в снегопад...
слезой былое освяти,
к весне с ветрами по пути.
Задремавшая луна улыбается во сне
Все сугробы спеленал
к десяти вечерний снег,
задремавшая луна
улыбается во сне.
Грезится весенний день -
принесли тепло грачи,
убаюкал ветер тень,
и зажгла звезда ночник.
Суета, усталость, хмарь -
три морщинки возле глаз,
посмотри - нашёл фонарь
у окна большой алмаз.
Погрусти, но бровь не хмурь,
у судьбы не просим крох...
отзвуком житейских бурь
остаётся тихий вздох.
Сугробы падают ничком и молятся на снегопад
Вчерашний разговор начнём -
на всё у каждого свой взгляд,
сугробы падают ничком
и молятся на снегопад.
А снег в четыре дочерна
заштриховал окна проём,
зимой длиннее вечера,
чтобы понять с кем мы вдвоём.
Молчим, вздыхаем, говорим,
что жаль, года своё берут,
наносят ветки белый грим,
всего за несколько минут.
Зрачок тускнеет фонаря,
уснула, погашу торшер...
что серый сумрак декабря,
когда светлеет на душе.
Худой фонарь у тёмных окон пускает жёлтую слезу
Унылый день не станет датой,
забудь и зря не морщи лоб,
на простыне, ветрами смятой,
уснул калачиком сугроб.
Раздвинешь шторы - тени в коме,
на сером - белые штрихи,
ночных воспоминаний промельк
тревожит старые грехи.
Былое тронешь ненароком,
не вороши, что там - внизу,
худой фонарь у тёмных окон
пускает жёлтую слезу.
И сколько от себя ни бегай,
найдётся повод для тоски...
с берёзой, облаком и снегом
роднятся белизной виски.
И неба серые лоскутья на чёрных ветках сушит ветер
Опять сезонов перепутье,
не отличишь от утра вечер,
и неба серые лоскутья
на чёрных ветках сушит ветер.
А там, где были снега пятна,
мерцают лужи из металла,
твоё молчание понятно -
от этой серости устала.
Одно уже не повторится,
другое - памяти отдали,
и петли времени на спицы
ложатся ровными рядами.
Добавлю в комплименты лести -
душа вспорхнёт и вёсны вспомнит...
оконным переплётом крестит
фонарь тебя и сумрак комнат.
Пожухлый лист, прильнувший к ветке
Прокрутишь памяти ремейки -
поймёшь чего ты лишена,
и вновь былое перемелет
во вздох немая тишина.
С утра твердишь, что это нервы,
а я в ответ - года, года,
летают ангелочков перья,
поймаешь, а в руке - вода.
Усталый взгляд и прядь седая -
ушедшей осени укор,
и серый сумрак оседает
на складках незакрытых штор.
Судьбы короткие заметки -
морщинки у губы и век...
пожухлый лист, прильнувший к ветке,
стерпел дожди и стерпит снег.
Разноцветная свита опавшей листвы
С увядающей осенью вечно морока -
забывает опять про обещанный снег,
а дожди барабанят в закрытые окна,
со слезой умоляя пустить на ночлег.
Не гадал, что скрывалось за вашей улыбкой,
и не верило сердце, что это игра,
не берёзовый лист - золотистую рыбку
доставали из невода веток ветра.
А ракита, озябшая, в платьице рваном
помахала платком - возвращайтесь на круг,
переводит душа на язык расставаний
и несдержанный вздох, и касания рук.
Поддержу разговор о делах, о погоде,
понимая, что клятвы любые пусты...
уходящего в зиму, привычно проводит
разноцветная свита опавшей листвы.
Рябины горькие уста - медовые к зиме
Ругнём - веками повелось -
дожди и суету,
берёза золотом волос
прикрыла наготу.
И пусть у нас настрой плохой,
и пусть пейзаж уныл,
в ночи над худенькой ольхой
сияет нимб луны.
Извечный осени обряд -
былое ворошить,
забрали ветры октября
у тополя гроши.
Шепнёшь, что просто подустал,
не всё держи в уме...
рябины горькие уста -
медовые к зиме.