Ну, сказочки - так сказочки...
Сказка об Иване-крестьянском сыне,
Марфе-царевне и Змее Горыныче.
Как в лесу стоит гора,
Под горою той – нора,
В той норе живёт Горыныч.
У Горыныча хандра.
Безнадёжно Змей влюблён:
Третий день в три горла он,
Не закусывая мясом,
Заливает самогон.
На горе стоит дворец,
У дворца – златой торец.
Вдоль торца Горыныч ходит,
Как заправский молодец.
Из окна торчит коса,
Плачет девица-краса.
Плачет горькими слезами,
Трёт накрашены глаза.
Слёзы горьки льёт она
И бранится из окна:
«Уходите, Змей Горыныч,
Вам Кикимора жена!
Вы – жанатый, оттого
Не добьётесь ничаво,
И меня зазря украли
У папаши моего!
Мой папаша, царь Горох,
От расстройства занемог –
Нонче даже передачи
Для меня прислать не смог…».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Никого вокруг людей,
У норы полно костей –
Добры молодцы побиты,
Одолел их всех злодей.
Ухмыляясь, ходит Змей
Вдоль насыпанных костей:
«Выходи, смельчак, сразимся,
Там посмотрим – кто сильней?
Вот разину пасть, как дом,
Полыхну на вас огнём –
Сразу, олухи, поймёте,
На кого пошли с копьём!
Не спасёте из огня
Ни доспехов, ни коня.
И навряд ли уж живыми
Воротитесь от меня.
Что за глупый вы народ,
И без вас полно хлопот!» –
Усмехается Горыныч,
Гладя бережно живот.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Тут является Иван,
Как всегда, никем не зван.
На заезженной клячонке,
Без доспехов. Вот болван!
Но смельчак, навеселе,
Гордо держится в седле.
Едет бодро - только лапти
Волокутся по земле.
Хохоча, что было сил,
Змей с трудом проговорил:
«Ай, да Ванька, ай, да лыцарь,
Ну, спасибо – рассмешил!
Я и сам шутить люблю,
И тебя повеселю -
Положу с конём на лапу,
А другою придавлю».
Отвечал в сердцах Иван:
«Ты, Горыныч, просто пьян,
Я ж шутить с тобой не стану,
Р-раз – и головы в бурьян!».
И при тех словах, подлец,
Меч заветный - кладенец,
Достаёт из-под лохмотьев,
Как былинный молодец!
Впрочем, меч был крив и мал,
Ванька сам его ковал.
Но, по счастью, Змей Горыныч
Про секрет такой не знал…
«Трёхголовая ты мразь,
Я тебя урою в грязь!» -
Плюнул Ванька Змею в рыло,
Битва с ходу началась.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Головами Змей затряс,
Норовит Ивану в глаз
Ядовитою слюною
С трёх сторон попасть зараз!
Но Иван-то, хоть дурак,
Он и эдак, он и так
Головою, шельма, крутит -
Не хотит попасть впросак.
Хоть и битвам не учён,
Норовит и сам мечом
Змею головы оттяпать
Аж по само плечо!
Змей вконец рассвирепел,
Словно чайник, закипел.
На Ивана жаром пышет –
Тот, бедняга, аж взопрел.
Но не вышло пламя вон,
Только дым со всех сторон.
Знать, палёным оказался
Изначально самогон.
Изловчившись, наконец,
(Ай, да Ванька, ай, да спец!),
Змею голову срубает -
Голове одной копец!
И покуда злой амбал
Ваньку матом покрывал,
Тот вдругорядь замахнулся –
Чуть с кобылы не упал.
Размахнувшись, что есть сил,
И вторую он срубил!
Сам теперь уже смеётся:
«Что, Горыныч, загрустил?».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Только рано рад Иван.
Змей, оправившись от ран,
Прёт, набычась, на Ивана -
Взять решился на таран!
Страшный грохот был и гром,
Распростись, Иван, с конём!
Конь валяется в бурьяне,
Меч поломанный – на нём…
Но Иван не робок был:
Заорав, что было сил,
Он с разбегу на закорки
Змею лихо заскочил.
Тут хоть смейся ты, хоть плачь,
Битвы нет без неудач:
Норовя Ивана сбросить,
Припустил Горыныч вскачь!
Глаз тараща, как баран,
Змей несётся по горам,
Обхватив за шею Змея,
Крепко держится Иван.
Только он ослабил крик,
Змей на третьем круге сник.
Стал Горыныч задыхаться,
Скорбно высунув язык.
Богом шанс Ивану дан:
Змей слабел-то не от ран –
Слишком крепко с перепугу
Шею сжал ему Иван!
Часом раньше буен, лих,
Сел Горыныч и притих…
Знать, не вынес, горемычный,
Тех объятий дорогих.
В буйной скачке изнемог,
Испустил протяжный вздох,
Нецензурным словом Ваньку
Крепко выругал и… сдох!
. . . . . . . . . . . . .
Лишь придя в себя кой-как,
Ванька спрыгнул в буерак,
Потянул за хвост кобылу,
Рассмеялся - и обмяк…
Через час, прогнавши страх
И оправившись в кустах
На поверженного Змея,
Ванька снова в стременах.
Смотрит гордо с-под руки:
«Ишь, когтищи, как крюки,
Одолеть такую тушу -
Это вам не пустяки!»
Сплюнул Ваня под откос,
Ковыряет важно нос:
«Ты, Горыныч, просчитался,
Кто дурак – ещё вопрос!».
Держит путь он ко дворцу,
Ведь такому молодцу
Даже кляча-лошадёнка,
Даже рубище - к лицу!
Что полно на нём заплат,
В том Иван не виноват:
Лишь душа была б без дырок,
Так в народе говорят…
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот окно. Иван под ним
Спрыгнул с клячи невредим:
«Выходи, краса-девица,
Постоим, погомоним…».
Вышла дева на балкон,
Ваня ей отбил поклон:
«Победил я Змея люта,
Обкорнал со всех сторон!
Что ж не смотришь на меня,
Аль табе я не ровня?
Мне б умыться, причесаться,
Да овсу бы для коня».
«Как овса для вас не дашь,
Вы, Ванек – спаситель наш,
Вас ждала я цельну вечность,
Чуть не взял мене мандраж.
Для такого молодца
Мне не жалко и кольца.
Ну, а как домой вернёмся,
Там недолго до венца».
«Что касаемо венца –
Дело вашего отца,
Что ж касаемо Ивана –
Нам бы кружечку винца.
Я в крещеньи боевом
Битый час скакал верхом!
Об закуске не печальтесь,
Закушу и рукавом.
Бой неравный, кстати, был:
Змей-стервец не закусил -
Чуть меня в горячей схватке
Перегаром не сразил!
…После кружечки такой
Я б его – одной рукой!
Табачку ещё бы горстку,
Змею он таперь на кой?».
Говоря про то, Иван
Бросил взгляд на Марфин стан:
«Ничаво, кажись, кобылка -
Знать, Горыныч не болван!».
Тут почал он хитру речь,
Мол, устал и рад прилечь,
Хоть на землю, хоть на лавку,
Хоть, едрёна вошь, на печь.
Но, сказавши, вот беда,
Весь зарделся от стыда…
Был намёк царевной понят
Без особого труда!
Не пришлось и повторять:
Марфа кинулась в полать,
Почала взбивать подушки
Да перину застилать…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что случилося потом,
Я не ведаю о том -
Мне не сказывал Ванюша
О "сраженьи" пуховом.
А когда поутру, пьян,
Вышел до ветру Иван,
Всех следов той битвы было –
Рёв да сломанный диван…
Вот Иван вернулся в дом,
Вот кафтан ужо на ём,
Вот уже готов в дорогу,
Похмелившись стаканом.
У героя - гордый вид:
Есть вино и Змей побит!
С уважением Марфуша
На спасителя глядит.
Счас ему бы в руки флаг,
Да привстать бы в стременах…
Мнится ей Ванюша прынцем,
Хоть в заплатках и в лаптях.
«Буду я, Ванюша мой,
Вам примерною жаной -
Подавать вино в постелю
В будни дни и в выходной!».
«Что ж, пора Марфушка. В путь!
Да румяны не забудь.
Сивка, блин, ещё хромает –
Видно, мне бадью тянуть.
Я ж не токмо, мать твою,
Сам вино бадьями пью -
Я пекусь и об народе,
Всю деревню напою!».
Вот и скрылись вдалеке:
Сивка хмурый, весь в песке,
Ваня, с чаном за плечами,
И царевна - налегке…
. . . . . . . . . . . . . . . .
…Побыстрее ветерка
Весть летит до мужика,
Всей деревней вышли встретить
С битвы Ваню-дурака!
Хочь в рассейских деревнях
Ездят все на дураках,
Тут гурьбой носили Ваню
Вместе с чаном на руках.
Ваня стал Герой Труда:
Как уронят иногда,
Лишь потрёт бока счастливо
И кричит: «Вот это да!».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Царь на свадьбу всех созвал
И горою пир давал.
Там вино лилось рекою –
Сам Ванюша разливал!
Черпал Ваня в меру сил,
Всех в три круга обносил.
Что касаемо кобылы –
И кобылу не забыл.
Свистнул Сивку: не робей,
Если что – копытом бей!
И насыпал в царски ясли
Куль отборных отрубей…
Сам Иван гулял вразнос -
Марфе выдрал пару кос,
Разогнал оглоблей челядь
И царю расквасил нос!
Слуг за фалды оттаскал,
Кулачищем приласкал,
Вкруг дворца ходил с дубиной
И Горыныча искал.
Выдув махом полбадьи,
Кончил шалости свои
Громким храпом богатырским,
Навернувшись со скамьи…
Словом, свадьба удалась!
Всей деревней веселясь,
Мужики хвалили Ваню,
Что «лицом не вдарил в грязь».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
После свадьбы у отца,
У царя у подлеца,
Отсудил себе Ванюша
В пылкой схватке полдворца.
Стали жить да поживать,
Кашу есть да щи хлебать.
Ваня бил жену не часто –
Так, руку порой размять.
В энтом деле Ванька – ас,
Бил не в бровь, а прямо в глаз!
И царевна не скучала…
Но о том – другой рассказ.